Сергий Радонежский и Симон Смоленский

Сергий Радонежский оставил после себя множество послушников, учеников и продолжателей своего дела, которые каждый на своем месте и в свое время возглавили монастырские обители и были, как и учитель их, неутоми­мыми собирателями русской духовности. Из Жития преподобного «старца свята», составленного через 26 лет после его смерти выдающимся писателем XIV века «премудрейшим Епифанием», мы имеем возможность получить важнейшие и необходимые сведения о его племяннике Иване, в монашестве Федоре, - основателе знаменитого Смоленского монастыря, удостоенного высшей патриаршей чести, последователи которого «в добродетелях прославились великих, так что произведены были в честные игумены, а также в епископы в больших городах»; о Павле, который после пятидесятилетних странствований по разным пустыням основал монастырь на реке Обноре; об Андронике, выходце «из города и мест» Сергия, положившего после пребывания в Троицкой лавре основание Андроникову монастырю, который после него перешел в ведение его послушника Саввы, а затем к ученику последнего игумену Александру, при котором находился иконописец «необыкновенный, всех превосходящий мудростью великой», по имени Андрей Рублев.

Симон пришёл в Троицкую обитель из городского смоленского монастыря, завершив свой земной круг отшельником, активно помогая во всём преподобному Сергию.

О монашеской жизни Симона в Смоленске сохранились очень скудные сведения. Со ссылкой на летописные источники местный историк, С.П. Писарев, сообщил о нем, как о человеке, сделавшем в своей жизни необычный шаг: «оставив архимандрию, отечество, ближних и друзей, странником отправился в Радонеж к преподобному Сергию, тогда бывшему еще в живых, и поступил к нему иноком; там он удостоился славного видения об учениках». Об этом же имеется сообщение у Филарета в книге «Русские святые». Следует отметить, что и один и другой авторы выдали информацию о Симоне, не выходящую за рамки «Жития преподобного Сергия», составленного Епифанием Премудрым. Из сообщения совершенно неизвестно, в каком монастыре Смоленска был настоятелем Симон - в Борисо­глебском или Авраамиевском, так как каждый из них управлялся архимандритом, когда он покинул Смоленск, по какой причине оставил обжитые места, родной город, высокий монашеский сан и ушел странствовать.

Если теперь вернуться к проблеме хождения архи­мандрита Симона, то, совершенно очевидно, что идея его зародилась в сознании настоятеля смоленского монастыря как всесторонне продуманный акт, обычно имевший два завершения: часть людей с большим жизненным опытом завершала паломничеством свой жизненный круг, умирало, как Л.Н. Толстой, в пути; другая часть, как герой романа Ф.М. Достоевского «Подросток» Макар Иванович Долго­рукий, на закате своих дней прибивалась, наконец, к тихой домашней пристани. Но и в первом и во втором случае цель оставалась единой - очистить хождением душу от нако­пившейся скверны, спасти ее паломничеством, ибо скиталь­цы, как и юродивые, или пустынники, - представляли собой по сути своей разные способы и формы духовного очистительства и покаяния. Будучи ревностным хранителем основных догматов православной веры, Симон понимал свой непосредственный долг и свои обязанности, исходя как инок из необходимости физического труда и нравственного самоутверждения, поэтому идея подлинного, настоящего монашества мыслилась им только как отшельническая жизнь в пустынной обители, максимально отстраненной от суеты мирского человеческого существования. Идеальная, правед­ная и правдивая жизнь обитателей-пустынников порождала далеко идущую молву, звучавшую, по образному замечанию В.О.Ключевского, нисколько не слабее «мятежной городской славы». Число таких пустынных монастырей росло очень быстро: только в XIV веке при святом старце Сергии Радонежском в пределах Московской Руси было основано 42 такие обители, а всего за три столетия появилось 150 пустынных и 104 городских и пригородных монастыря. При таком интенсивном развитии русского монашества, в особенности «пустынного», не удивительно, что слава Сергия Радонежского как основателя новой Троицкой пустыни, достигнув пределов Смоленской земли, основательно овладела сознанием одного из авторитетней­ших ее церковных деятелей. Поскольку он явился в Радонеж как раз в то время, когда преподобный Сергий обустраивал иноческую жизнь, еще строго не вошедшую в очерченную колею. И поэтому получилось так,, что смоленский архимандрит прибыл в Троицкую лавру не только с тем, чтобы успокоить в избранной им пустыне свою разбуженную совесть, спасти в подлинном иночестве душу, но и с тем, чтобы оказаться полезным и в деле формирования появившейся монашеской общины, в чем он имел богатей­ший опыт, приобретенный у себя на родине.

Обращает на себя внимание одна деталь, подчеркнутая Епифанием в его Житии о Сергии Радонежском: «Пришел Симон в монастырь к преподобному отцу нашему игумену Сергию и с большим смирением умолял Сергия, чтобы тот ему разрешил жить под твердым руководством его в повиновении и послушании». Это тоже в духе Студитского устава, который принят был в Троицком монастыре.

Со временем Симон становится своего рода мозговым центром, руками и внутренним зрением Сергия Радонежско­го, о чем красноречиво свидетельствует необычное видение, явившееся игумену. Однажды он услышал свыше голос, произносивший его имя, а затем увидел множество людей, иноков и птиц очень красивых. «Как много ты видел птиц этих, - произнес голос сверху, - так умножится стадо уче­ников твоих и после тебя не истощится, если они захотят по твоим стопам идти». Не веря глазам и ушам своим, Сергий немедленно пригласил «свидетеля», крикнул и позвал известного уже Симона, который близко находился. Симон удивился, что старец зовет его, и скоро пришел. Но все видение не удостоился лицезреть, а только часть света того увидел и весьма удивился». Выходит, что только Симон, как своего рода альтерэго самого Сергия, как человек ясновидя­щий, кому Бог открывает свои секреты, мог увидеть и услышать, что дано было им обоим. «Рассказал ему святой все по порядку, что видел и что слышал, - читаем в Житии, -и вместе они радовались, душой трепеща от неизреченного видения». И в этом и других случаях автор подчеркивает полное духовное единство двух игуменов - бывшего Смолен­ского и настоящего Радонежского. Узнав друг друга, они незримо почувствовали близость и взаимное влечение: Симон, услышав в Смоленске «о подвижнической пустынной жизни отшельника Сергия, проникся любовью к нему», и с другой стороны, преподобный Сергий «принял Симона с радостью».

Симон, по свидетельству Епифания, много лет прожил в Троицком монастыре «с покорностью и послушанием», в «странничестве и смирении», и «был он всеми добродетеля­ми исполнен, и в старости праведно отошел к Богу». Поскольку он умер раньше Сергия, то последний «проводил его до гроба и с братьями похоронил его, как подобает. И так осталась вечная память о нем».

В лучах всемирной славы преподобного Сергия Радо­нежского фигура Симона Смоленского несколько осталась в тени, о нем мало что сохранила история монашества, но, как сподвижник «свята старца», он исключительно много сделал для духовного сплочения Московской Руси, вместе с Сергием вдохновил русских людей на борьбу с татарами и литовцами, встал на пути мусульманства и католичества, сохраняя в чистоте идею освященного православия, а следовательно духовной независимости Руси. Развивая монашеские традиции смоленской школы, идущие от Авраамия, Симон способствовал развитию высокой культуры образования и книжности, иконописи и певческого искусства, что отличало с лучшей стороны учеников Сергия Радонежского.

Смоленский край в литературе и фольклоре: учебное пособие/ под общей редакцией В.В. Ильина. – Смоленск: Траст-Имаком, 1995. – С.110-115.